Письмо к друзьям

 

Дорогие друзья!

В начале нынешней войны я предсказывал две вещи: 1) никто не может предсказать ни длительности, ни исхода этой войны и 2) в связи с ней нашему Движению придется пережить очень тяжелые времена.

Мировая война, во всяком случае, принимает затяжной характер. Оба противника, занятые первоочередными задачами, естественно пытаются нейтрализовать опасность, потенциально угрожающую со стороны СССР, и использовать его экономические и прочие ресурсы. Отсюда возникает иллюзия укрепления международной и всякой иной мощи СССР. Отсюда же – через нерусские влияния в эмиграции – снова возникает совершенно иллюзорное представление об эволюции и национализации кремлевского режима. Это представление и пассивно и активно поддерживается, во-первых, теми русскими кругами, которые политически заинтересованы в этой иллюзии (еврейско-масонские группировки) и, во-вторых, теми псевдонациональными организациями и группами, которые всегда стояли на точке зрения аполитичности, никакой собственной политики не имели и которые идут на поводу у всякого, кто догадался этот повод взять в руки. Утверждение передовой «Часового» (№ 253) о том, что «отторженные области» «воссоединяются с Матерью-Родиной» и что «Великая Россия идет новыми путями к возрождению и славе» является первой, пока еще робкой попыткой создать очередную «перековку» – мы знаем, чем мотивирована эта перековка: германо-советским пактом. Если эти попытки не будут подорваны и опозорены в самом начале – нам придется иметь дело с новым сменовеховством – гораздо более безыдейным, чем было первое. И тем более действенными, чем к менее культурной аудитории они обращены.

Для того, чтобы определить нашу дальнейшую политическую тактику (наши политические принципы никаким изменениям не подлежат) мы должны прежде всего установить крепко и твердо: никаких ни эволюции, ни национализации в СССР нет. И все, что на эту тему говорится – или подсказано нерусскими интересами, или обусловлено чудовищной политической безграмотностью наших реакционных кругов, которые, только что перековавшись с англо-французской ориентации на германскую, сейчас пытаются перековываться и дальше. Я говорил и еще раз повторяю: у этих кругов в идейном отношении – русского и гроша ломаного за душой нет – хотя иностранные денежные знаки в большинстве случаев имеются. Я говорил и еще раз повторяю: объединяя наиболее «доблестную» часть эмиграции, эти круги блистают полнейшим отсутствием какого бы то ни было гражданского мужества и чувства гражданского долга. Им приказывают – они повинуются. Кто приказывает – дело второстепенное... Для чего приказывают – не их дело. Их дело – не рассуждать...

«Отторженные русские области», о воссоединении которых с «Матерью-Родиной» так торжественно благовествует товарищ Орехов – сейчас переживают всё то, что переживает Россия вообще. «Сатанинская власть», которая так стремительно преобразилась в «Мать-Родину», уже отправила десятки тысяч русских людей, по преимуществу интеллигенцию, – кого в тюрьмы, кого в концлагеря, кого на тот свет. Начинается голод: в Кишиневе, в бессарабском Кишиневе, в августе и сентябре не было овощей, и Наркомторг предписал срочно открыть 67 «овоще-распределительных пунктов», которым, однако, распределять оказалось нечего. Тысячи русских людей бегут, куда глаза глядят, от объятий «Родины-Матери», а от тех идеалистических карасей, которые верили в эволюцию и прочее – изредка доходят сюда письма, полные безысходной жути. Помочь этим карасям уже нельзя. Нужно было вовремя «рассуждать»… 

Во внутренней политике СССР никаких сдвигов нет. Представители еврейства по-прежнему занимают решающие командные посты, – и «воссоединенные окраины» наполнены тысячами еврейских комиссаров, которые национализируют предприятия, грабят «массу», и расстреливают «белогвардейцев», – под это определение подошла почти вся русская интеллигенция окраин. Коммунистическое крепостное право – в деревне усилено заменой продовольственного налога продовольственной разверсткой, а в городах – введением трудовой повинности для «пролетариата», включая в него и подростков от 14-ти лет. Так скверно в СССР, кажется, не было еще никогда – самое время вопить о «Матери-Родине»...

Уговорная перековка наших реакционных кругов производит не только отвратительное, но и трагическое впечатление. У тех самых людей, которые из года в год всячески поносили Германию и всячески культивировали ненависть к «извечному врагу России и славянства» не хватило чувства собственного достоинства хотя бы для того, чтобы нынче не лизать пяток. Сейчас эти круги начинают разведку в направлении дальнейшей перековки. Этой перековкой уже пользуются те, кому надо: «смотрите, мол, ДАЖЕ БЕЛОГВАРДЕЙСКИЕ КРУГИ – и те признают»... Очень хотелось бы надеяться, что эту перековку удастся сорвать, как в свое время удалось сорвать просвещенную деятельность второй советской партии... Очень хотелось бы надеяться, что наши реакционные круги состоят, все-таки не совсем уж из сплошного быдла...

И внешнеполитическая и внутриэмигрантская обстановка создает для нашего Движения исключительные трудности, неразрывно связанные с нашей принципиальной точкой зрения, – с нашей основной идеей. Внешнеполитически мы никогда не орали ни «вив», ни «банзай» и не кланялись никаким чужим кумирам, – иначе говоря, мы никогда не жертвовали русской идеей во имя успеха среди иностранцев. В эмигрантском мире мы заняли позицию, эмоционально приемлемую лишь для очень немногих, и мы не жертвовали русской идеей во имя успеха среди эмиграции. Мы заняли позицию в одинаковой степени неприемлемую ни для еврейско-либеральных кругов, ни для реакционно-правых. Мы, далее, не пошли скромными путями наших фашистских движений, у которых хватает «храбрости» «бить змею и в хвост и в голову» (змея далеко и ей наплевать), но у которых для борьбы ни с нашим либерализмом, ни с нашей реакцией духу уже не хватило. Мы же сразу сказали, что ни на путях нашего либерализма, ни на путях нашей реакции, ни борьба с большевизмом, ни возрождение России немыслимы никак, и что ни на какую бескорыстную помощь со стороны иностранцев мы рассчитывать не вправе. Либерализм с одной стороны и реакция с другой, будут подрывать русское дело точно так же, как они подрывали его последние сто лет, а иностранцы вступят в игру только тогда и только в той степени, когда и как им это подскажут их экономические или стратегические интересы и за ту цену, которую технически и стратегически можно будет получить.

Внутриполитическое положение нашего Движения осложняется следующим обстоятельством – весьма серьезным. Пока дело шло о «разоблачении» большевизма и либерализма – наша среда оставалась отменно довольной: «вот это – здорово». Когда дело дошло до анализа разлагающей роли помещиков – роли исторически СОВЕРШЕННО НЕСОМНЕННОЙ – многие люди этой среды шарахнулись в сторону, – как многие шарахнулись в сторону, когда речь зашла о внутренних причинах поражений Белых Армий.

Между тем, этот анализ – как и всякий анализ и всякое понимание исторических путей России вообще и Белых Движений, в частности, абсолютно необходимы для того, чтобы на наших путях не повторились ошибки и преступления ни «дворянского сословия», ни тех его кругов, которые фактически возглавили политику Белых Армий. От этого анализа мы отказаться не можем и не откажемся от него – вне всякой зависимости, как именно будет реагировать та или другая часть нашей аудитории и вне всякой оглядки на привычные в эмиграции символы, представления, навыки и восклицательные знаки. Наше Движение создано и существует не для эмиграции – оно создано и существует для России. Отношение эмиграции к этому Движению – конечно, не безразлично для нас – но, во всяком случае, – весьма второстепенно. Или говоря иначе: без эмиграции, в крайности, можно и обойтись, без России обойтись нельзя. Чем ближе подходят пресловутые «сроки», а они все-таки подходят, – тем безразличнее для нас отношение к нам подавляющего большинства эмигрантских группировок: не они будут решать. И если кто-то из эмиграции что-то, все-таки, будет решать или на что-то воздействовать – то это будем МЫ, потому что именно МЫ – ЕДИНСТВЕННАЯ группировка в эмигрантском мире, которая никак не погналась за дешевыми лаврами эмигрантской популярности и эмигрантских восклицательных знаков, а прямо и резко поставила вопрос о борьбе и с революцией и с ее духовной «родиной-матерью» – реакцией. Наша психологическая и политическая ориентация направлены никак не на эмигрантские аппетиты и представления, а на реальности политической и психологической жизни двухсот миллионов русских людей, населяющих нынешний СССР.

Наша идейная установка вызвала необходимость соответствующих ей организационных форм. Наши друзья помнят, что в вопросах организации я всегда стоял на точке зрения диаметрально противоположной той, на которой стоит все наше зарубежье – в особенности реакционное. Реакционное зарубежье всегда пыталось в своих организационных формах возродить казарменно-бюрократические традиции пропавшего правящего слоя: то же чиноначалие и чинопочитание, вызывающее неизменные склоки, скандалы и доносы, те же банкеты и тосты, та же фразеология, тот же суконно-канцелярский язык, та же военно-бюрократическая погоня за внешностью – при отсутствии какого бы то ни было идейного стержня. Схема была такова: раньше председательствовать и кричать «ура» и уже потом попытаться сообразить – для чего председательствовать и кому именно кричать. Нынешняя перековка – только одно из свидетельств того, что сообразить этих двух весьма простых вещей люди так и не успели... Гипертрофия военного элемента и военных настроений среди национальной эмиграции – естественная гипертрофия, как следствие мировой и гражданской войны – создала в национальной эмиграции безусловно неестественное соотношение между офицерством и другими слоями интеллигенции и четверть интеллигенции. Использование Туркуловского движения имело, в частности, целью канализировать эту гипертрофию в НЕ нашу организацию.

Таким образом, если сословно-кастовая идея, положенная в основу дореволюционного правящего слоя и та же сословно-кастовая идея, подчинившая себе Белую Армию – для России и для Белых Армий закончились катастрофически, то нам следовало изучить и учесть причины этих катастроф, – чтобы не направить и нашего Движения на те же катастрофические рельсы. Думаю, что для каждого человека, сохранившего в себе элементарнейшую способность хоть что-нибудь соображать – это достаточно очевидно.

Таким образом, в чисто техническом отношении наша организация строилась никак не по «контрреволюционному», а по «революционному» образцу. Люди, которые десятилетиями вырабатывали этот последний образец, – начиная от Герцена и кончая Лениным – никаких ни предов, ни зампредов, ни даже секретарей не назначали, банкетов не устраивали, значков не носили, членских билетов с наклейкой фотографической карточки и с приложением казенной печати – не выдывали и не имели своих «особо-уполномоченных» ни на Азию, ни даже на Новую Зеландию. Ленин не пытался создавать единую всеэмигрантскую газету и, вероятно, не соблазнился бы перспективой стать редактором этого всеэмигрантского «Петербургского Листка» (во французском переводе это будет «Петит Паризьен») – если бы такая перспектива перед ним и предстала.

Иначе говоря, самым категорическим образом, отбрасывая чисто реакционную сословно-кастовую идею, положенную в основу всех или почти всех правых организаций зарубежья, мы вынуждены были отбросить и организационные формы, соответствующие этой идее. А также – и людей, каким бы то ни было способом связанных с этими сословно-кастовыми вожделениями. Мы шли не по путям собирания из эмиграции всего того, что плохо лежит, а по путям жесткого – иногда и грубого – сознательно грубого, отталкивания всех тех людей, из-за которых нас впоследствии могли бы оттолкнуть русские массы. Это создало в эмиграции совершенно правильное представление о нашей борьбе против всех или почти всех эмигрантских группировок. Но эта же линия создала в зарубежьи совершенно неправильное представление о наших силах и о наших возможностях: зарубежье привыкло судить по вывескам и по восклицательным знакам.

Если наше Движение строилось на приоритете идеи и убеждения, а не навыков и вожделений, то естественно, что непонятную для правой эмиграции сторону нашей работы – эта эмиграция и проворонила. И за то время, пока она стреляла восклицательных ворон, мы приобрели весьма существенное идейное и моральное влияние даже и на те эмигрантские круги, которые организационно входят в другие группировки или не входят ни в какие. Та травля, которая появляется время от времени на страницах газет всех пяти шестых частей земного шара – только другая сторона нашего влияния – так сказать, доказательство от противного. Если бы этого влияния не было – незачем было бы тратить бумагу, краску, печенки и желчь. И когда харбинская «Нация» поместила по моему адресу несколько бранных статей – ей в очень скором времени пришлось и извиняться и перековываться. Ни тому, ни другому я особого значения не придаю: если политическая идеология на протяжении месяца делает прыжок от полного игнорирования принципа монархии к самому безоговорочному легитимизму – да еще и с восклицательными знаками, – то надо полагать, что ни игнорирование, ни восклицательные знаки никаких мало-мальски серьезных убеждений не выражают. Идеология «Нации» – это просто выдвиженческий набор слов – для тех выдвиженцев, которых Родзаевский собирается посадить на место сегодняшнего актива и представить им в сущности те же функции, которые выполняют нынешние активисты: в каждой волости регулировать и экономику, и культуру, и народное образование, и военную мощь, и идеологию и даже сельское хозяйство. То-то процветет и мужик и Россия под этаким высоко просвещенным и всесторонним руководством. После большевицких выдвиженцев – не хватало еще фашистских.

Повторяю еще раз: Родзаевский при поддержке японцев создал в Маньчжурии организацию, которой подрывать никак не следует. Но также не следует принимать мало-мальски всерьез то, что в просторечьи именуется «программой» дальневосточных фашистов... Мы, конечно, всячески уважаем великую восточную империю – но никаких примеров с нее брать не собираемся. Мы точно также никак не собираемся брать пример с ВКП(б) – и на место коммунистических выдвиженцев ставить своих или фашистских. Программа же Родзаевского представляла собою наспех сваренную кашу из тоталитарной идеологии и большевицкой практики – безо всякой оглядки на исторические, психологические и экономические данные России.

Наши дальневосточные штабс-капитаны заставили Родзаевского слегка перекраситься – но эта перековка означает только то, что в рядах дальневосточных фашистов, как и в рядах многих других более или менее близких нам организаций, морально-политическое руководство принадлежит штабс-капитанскому Движению. На другой границе евразийского массива, когда дело зашло о практической работе – к этой работе было привлечено именно наше Движение, которое, как теперь выясняется, со слов самых недавних беженцев из СССР и оккупированных им областей, имеет очень широкий отклик и в России, – не «организацию» и не «подпольные кадры» – а только отклик и ИНТЕРЕС.

Эти обстоятельства доказывают, что наш организационный путь был выбран правильно, что мы сумели не повторить ошибок казармы и канцелярии и что на решающих участках у нас есть достаточно крепкие опорные точки. И если большинство эмиграции восприняло наш разрыв с ее сословно-классовой и казарменно-канцелярской традицией, как некую всеэмигрантскую неудачу, то нам нужно отдать себе ясный отчет: этот режим является непременнейшим и обязательнейшим условием для какого бы то ни было успеха в России и для России. Идти в Россию с той психологией, которую воспитывал РОВС и прочие – было бы совершеннейшим безумием. Напомню еще раз общий вывод генерала Головина: «белое движение оторвалось от народных масс и стало на рельсы реакционно-классовой политики». (Российская Контрреволюция», глава 12, стр. 90-92).

Не я первый открыл эту РЕАКЦИОННО-КЛАССОВУЮ окраску белого движения – но моя личная заслуга, и гораздо большая, чем думают даже наши друзья, заключается в том, что я не соблазнился эмигрантскими овациями и не остановился перед самым категорическим разрывом с нашей классово-сословной реакцией. Считаю это самой моей большой заслугой перед Россией – безмерно большей заслугой чем мои книги – ибо величайшая потребность России – это НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ – никак не прикрывающая аппетитов дворянского чрева, идея, опирающаяся на все, что было лучшего в НАШЕМ прошлом, а не списанную с чужих пиджаков, идея, взывающая к самым глубинным и самым могучим инстинктам русского народа. Но если эта идея, в какой бы то ни было степени будет окрашена какой бы то ни  было – по Головину – реакционно-классовой психологией – то это будет означать позорный провал – такой же позорный и такой же кровавый, каким был провал политического возглавления белых движений. Отрыв от народных масс ни для кого не может пройти безнаказанным...

Таким образом, я сознательно и обдуманно жертвовал эмигрантскими опорными пунктами, резко и категорически отбрасывал людей, связанных с реакционно-классовой психологией – ибо было бы безумием, ведя работу всерьез и рискуя для нее очень многим, торговать идеей во имя эмигрантских побрякушек или, идти на компромисс с обреченными и опозоренными людьми и идеями.

Не буду скрывать: эта политическая линия создала массу совершенно реальных врагов, лишив нас целого ряда опорных точек, которые были бы возможны при нашей идейной уступчивости, создала вокруг нас атмосферу нескрываемой животной (от живота), нутряной злобы. Те, фашистского типа течения, которые всячески смягчали и замазывали вопрос об основном сословно-классовом тоне правой эмигрантской жизни и о вожделениях, за этим тоном скрываемых, сохранили лучшие отношения в зарубежьи – но в Россию они придут совершенно безоружными.

Ибо нельзя же в самом деле считать «национально-трудовой солидаризм» – при всей честности его попыток, – идеей, способной поднять русские массы: серые мысли, выраженные в серых словах, рожденные серым компромиссом между потребностями России и эмигрантской бонтонностью…

Сейчас, в письме для цензуры не предназначенном – можно и нужно сказать, что ряд последовательных закрытий нашего органа печати прошли не без содействий реакционных организаций, как взрыв 3-го февраля был произведен не без помощи скоблинских наследников. Здесь – большевизм слева и большевизм справа заключил, так сказать, «сердечное соглашение» на почве борьбы против врага, угрожающего и тому и другому... Когда будет написана история нашей реакционной эмиграции, – надо надеяться, что если чекистские архивы уцелеют, то она будет написана, – тогда перед изумленными взорами вырисуется картина позора, никогда еще небывалого... Наши «ничтожества и предатели», о которых скромно упоминал Керсновский, произрастали в Зарубежьи пышным цветом.

Закрытие «Родины» совпало по времени с ее почти безнадежным финансовым положением. Никаких иных источников, кроме подписной платы у нас не было. Ни по каким субсидиям мы не шатались – по причинам, о которых я уже говорил. Война нарушила все почтовые связи. Большинство стран оказалось вообще закрытыми для всякой издающейся заграницей литературы. Внутри стран стала свирепствовать всяческая цензура. Валютные ограничения перешли в валютные запреты – и задолженность представителей за газеты – доходящая до миллиона лева (около 12.000 долларов) оказалась замороженной. «Белую Империю» выпустить уже не на что. Вместо нее – в качестве суррогата, или правильнее, конспекта, были выпущены наши «Тезисы», которым удалось проскочить без особого цензурного изуродования. Вот, значит, с каким багажом, мы входим в эпоху величайших в Европе передряг.

Что же делать сейчас. Мы рассеяны по полусотне стран, на которых одни требуют от нас только лояльности и корректности, другие охвачены психозом «пятой колонны», третьи в качестве счета за временную гостиницу предъявили шейлоковский вексель на кусок русского мяса – на оборотной стороне этого векселя подписались наши «ничтожества и предатели». Не нужно сейчас рассыпаться в восклицательных знаках: мы сильнее любой эмигрантской организации, но в масштабах нынешней передряги мы – «аки цвет сельный». У нас максимальные шансы на успех – но нас могут – как организацию и как живых людей, – раздавить совсем походя: «и никто не узнает, где могилка моя»... С другой стороны, перед отдельными людьми нашего Движения открылись возможности, раньше не существовавшие, о которых говорить я не буду. Что касается остальных, то единственное разумное и доступное, что сейчас можно сделать, – это заканчивать закрепление наших кадров и нашей идеи.

Я много раз писал о том, что все призывы «бить змею в голову и в прочие места», призывы к прямому действию, к «action di ecte», являются в наших условиях вздором. Более чем двадцатилетние попытки эмиграции что-то в этом направлении предпринять, показали полную утопичность этого метода, хотя в первое десятилетие эмигрантской жизни все технич., экономич., психологические предпосылки были неизмеримо благоприятнее, чем сейчас. Большевизм будет свергнут не нами – как не большевиками был свергнут императорский режим. Это не исключает того обстоятельства, что в ряду факторов, расшатывающих коммунистическую постройку, действуем и мы, но перед основной массой эмиграции – разумной эмиграции – это ставит совсем не те задачи, о которых все эти годы талдычили эмигрантские властители дум, кошельков и канцелярий. Основная задача – для подавляющего большинства наших людей – это, выработка единой ПОЛИТИЧЕСКОЙ ДОКТРИНЫ – ЕДИНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ и вооружение этой доктрины наиболее современным идейным оружием.

Наши «Тезисы» являются стержнем этой единой политической доктрины. Они средактированы в несколько схематическом, но в окончательном виде, т. е. в виде ПРОГРАММЫ. Их нужно продумать и прочувствовать, их необходимо разработать в применении к каждой области деятельности, какие нужны будут России и какой предполагает поставить себе каждый наш штабс-капитан. В области педагогики, и военного дела, промышленности и пропаганды, землеустройства и религиозного строительства – во всех областях будущей работы нам нужны ЛЮДИ, которые, кроме своей «узкой специальности» знали бы – во имя чего и какими методами они должны – даже и в своей специальности – отстаивать Великую Империю. Иначе говоря, мы должны вернуться к суворовскому: «каждый солдат должен знать свой маневр» – для того, чтобы сумма этих солдат была бы победоносной армией, а не сырьем для очередной эвакуации – так в частности, знали свой маневр и большевики первых победных лет революции.

Мы должны, дальше, каждый в своей области дать тем русским людям, с которыми мы будем работать, ясную, продуманную и разумно ОБОСНОВАННУЮ НАЦИОНАЛЬНУЮ ДОКТРИНУ. Будут ли эти люди воспитанниками, клиентами, пациентами, прихожанами, солдатами, крестьянами, рабочими или инженерами – мы должны будем каждого из них духовно и умственно включить в НАШЕ ЕДИНСТВО, т. е. восстановить эту духовную монолитность, которая была характерна для Московской Руси и которая была утеряна благодаря импорту иностранного умственного оборудования и измене русского правящего слоя.

Каждый штабс-капитан – каждый в своей области – должен разработать известные темы «Тезисов», применительно к своей профессии и к своим данным. Наши центры (земельный, педагогический и прочие), которые должны были взять на себя основы этой работы – разрушены войной. Отсутствие этого звена нашей работы каждому штабс-капитану нужно наверстывать в индивидуальном порядке – порядке, так сказать, самообучения. Основой этого самообучения будет русская история с точки зрения наших «Тезисов», а технику его нужно искать в той литературе, которая имеется под боком. Давать списки этой литературы – нет смысла. Ряд очень нужных книг (например – Тихомиров) являются библиографической редкостью. Других – просто не достать. Но каждая книга, так или иначе касающаяся России, на каком бы языке она ни была бы написана, не может обойти молчанием целого ряда факторов, доказывающих и иллюстрирующих наш взгляд и на Россию вообще, и на ее революционную болезнь в частности. Даже такие антинациональные историки как Покровский и даже антирусские, как Шиман, не могут (или не догадываются) обойти молчанием целый ряд фактов, совершенно разрушающих их антинациональные или антирусские построения.

Вспомните В. В. Розанова: «только то знание ценно, которое острой иглой прочертило по душе – вялые знания неценны». Вспомните А. Гитлера: «Изучать историю: это значит искать и находить те силы, которые действуя в качестве первопричин, привели к тому, что сейчас перед нашими глазами является в качестве исторического события» («Майн Кампф», стр. 12). Наши знания – основы нашего политического мировоззрения должны быть «прочерчены по душе» и должны быть основаны на «первопричинах» – не на раскрашенных картинках Керсновского или загаженных – Милюкова.

Историческое и политическое обоснование нашей идеи – самое важное, что мы можем принести России. «Спецов» там, если и недостаточно, то наличными МОЖНО обойтись. В политическом же и идейном отношении современная Россия представляет собой аморфную массу людей, чрезвычайно мало образованных – вне своей специальности, но очень толковых и разумных, желающих найти свою моральную точку опоры, но потерявших довоенную и ничего не нашедших и в коммунистической. Превратить аморфную массу в монолит – МОЖЕТ ТОЛЬКО ИДЕЯ. Никакое другое оружие с этой задачей справиться не в состоянии.

Отсюда наше презрительное отношение ко всякого рода «унтер-офицерским курсам»; людей, умеющих маршировать и орать «ура», мы найдем вполне достаточное количество даже и среди беспризорников. России нужны люди ИДЕЙНЫЕ – но не изуверы, САМОСТОЯТЕЛЬНЫЕ – но не анархисты, умеющие критически МЫСЛИТЬ, но не словоблуды.

Наша подготовка – в порядке обмена докладами, публичных выступлений, организации дискуссий, выпуска местных изданий, кружков ораторского и журнального искусства – вот самое важное, что мы сейчас технически можем сделать. Одно очень важное предупреждение: не бойтесь дискуссий – этого жупела замоскворецких генералов. Дискуссий боятся только дураки, ибо всякая дискуссия состоит из доводов, а дураки перед доводами – бессильны.

Мы ДОЛЖНЫ быть, наконец, хоть более или менее ГОТОВЫ – ибо «ни дня ни часа» мы не знаем. Год тому назад по ухабам мировой истории мы чуть-чуть было не пришли к цели. Сейчас по тем же ухабам – сели в дыру. Кто знает, что будет ЗАВТРА.

 

23 Декабря 1940 года.

Впервые опубликовано в газете «Наша страна» в январе 1971 года