 НОВОСТИ

В социальных сетях иногда встречаются обвинения в адрес автора труда «Народная монархия» Ивана Лукьяновича Солоневича, что он был «власовцем», «приспешником Гитлера», «агентом НКВД». Последнее даже смешно специально опровергать.

Поэтому на первых двух «обвинениях» в адрес Солоневича, на самом деле не менее нелепых, чем третье, стоит остановиться поподробнее.

Кто такой Иван Солоневич?

Писатель, публицист, журналист, спортсмен, националист и монархист по убеждениям Иван Солоневич (1891-1953) представляет из себя несостоявшийся из-за большевистской революции тип русского человека, в том числе пишущего.

Русская дореволюционная литература была литературой дворянской, у представителей которой был комплекс вины перед народом и… незнание его. Солоневич – истинный народный писатель. У него не было никаких комплексов и иллюзий. Он великолепно знал простой народ, все его сильные и слабые стороны, будучи его органической частью.

Он не считал современную ему Россию земным раем, но видел, что при царской власти страна мощно развивается, видел её колоссальный потенциал для дальнейшего улучшения жизни народа. Поэтому, в отличие от Максима Горького, тоже выходца из народа, флиртовавшего с коммунистами и унизившегося в конечном счёте до оправдания их зверств ради мифического «светлого будущего», он деятельно ненавидел разрушивших, разоривших и превративших в концлагерь историческую Россию большевиков. И был готов действовать.

Его отличали неуёмная пассионарность, энергия, поразительная честность, бунтарский дух, иногда грубость, неуживчивость и прозорливость одновременно. Он тоже иногда заблуждался, вместе со многими другими, однако быстро ловил себя на ошибках и исправлял их с поразительной смелостью.

За всё это его ненавидели все – и большевики, и западные правительства, и… русская эмиграция. И старая, во многом дворянская, и новая – из СССР. Он всем был укором, не входил ни в один лагерь, создав после драматического бегства из СССР собственное правое «штабс-капитанское движение».

Обвинения по делу и по адресу?

Всевозможных небылиц поэтому об Иване Солоневиче и бежавших из ГУЛАГа на Запад одновременно с ним членах его семьи ходила масса. Он, дескать, и сумасшедший, и… агент НКВД, пытавшийся перессорить русскую эмиграцию, и сторонник Гитлера, и подручный Геббельса, и антисемит, и дезертир антисоветского фронта или, напротив, власовец.

Ему ставят в вину десять прожитых в Германии лет, часть которых он провёл в ссылке, что это время он не находился в безвоздушном пространстве, а встречался и общался с людьми, в том числе теми, которые вызывают сильные негативные чувства. Но ведь писатель и публицист, хотя он мог работать также – и периодически работал, благодаря огромной физической силе, – и грузчиком, не мог по-другому.

Обвинение Солоневича в том, что он был власовцем, что лидеры Третьего рейха читали и высоко оценили его изданную в 1937 году в Эссене на немецком языке книгу «Россия в концлагере», – большая натяжка. В том, что были власовцы, виноват не Солоневич, не имевший к ним ни малейшего отношения.

ГУЛАГа он тоже не создавал. Он совершил из него побег вместе с сыном и братом, за что заплатили своей жизнью оставшиеся в Советской России и не имевшие к этому никакого отношения ближайшие родственники. То, что его правдивые описания злоключений и жизни в СССР шокировали среди миллионов других читателей доктора Геббельса, это «заслуга» прежде всего Сталина и Ко, Солоневич был лишь зеркалом.

Наверное, пора предоставить слово самому Солоневичу, чтобы он и ответил на предъявляемые ему до сих пор обвинения. Откроем для этого книгу «Диктатура сволочи», чтобы разобраться, как, при каких обстоятельствах он оказался в Германии и что там с ним произошло.

Слово – «обвиняемому»

Давайте пробежимся по её страницам:

В Германию, весной 1938 года, я приехал не при совсем обычных обстоятельствах: зловещие люди убили мою жену, сын был слегка ранен, я не находился в полном равновесии. И сейчас, восемь лет спустя, в памяти встаёт разорванное тело любимой жены и её раздробленные пальчики, вечно работавшие – всю её жизнь.

«Болгарская полиция откровенно сказала мне, что бомба пришла из советского полпредства, что она, полиция, ничего не может сделать ни против виновников этого убийства, ни против организаторов будущего покушения – может быть, и более удачного, чем это. У нас обоих – сына и меня – были нансеновские паспорта, по которым ни в одну страну нельзя было въехать без специальной визы, и ни одна страна визы не давала. Нас обоих охраняли наши друзья, да и полиция тоже приняла меры охраны. Против уголовной техники зловещих людей, против их дипломатической неприкосновенности – эта охрана не стоила ни копейки. И вот – виза в Германию, виза в безопасность, виза в убежище от убийц. Не трудно понять, что никаких предубеждений против антикоммунистической Германии у меня не было».

Действительно, если не смотреть на это ретроспективно, с высоты знаний о том, что произошло потом, то Германия в тот момент была процветавшей страной, лидера которой западный мир, не говоря уже о самом немецком народе, славил как выдающегося государственного деятеля.

Это была страна, которой доверили проведение двух Олимпиад – летней и зимней, где покончили с безработицей, простые люди зажили так богато, как никогда, где дискриминация евреев казалась мелким – и временным – эпизодом. Репрессии против политических оппонентов сразу после получения нацистами власти быстро сошли на нет, и было покончено с коммунистической угрозой, которую Германия помогала ликвидировать и в Испании.

Однако Солоневич оказался слишком прозорливым, чтобы ничего не заметить. Вот что он пишет дальше:

Мы провели два месяца в санатории – под фальшивым паспортом, которым снабдила нас германская полиция. Потом были первые встречи с германской общественностью… Обоюдное разочарование наступило довольно скоро, через несколько месяцев.

Он пишет, что почувствовал «что-то неуловимое, но, несомненно, знакомое, что-то советское, революционное, какая-то неуловимая общность человеческого типа, общность духовного "я" у людей обеих, так ненавидящих друг друга революций».

Дальше – больше: «И вот: Берлин. Беседы с профессорами и инженерами, издателями и цензорами, даже с генералами и гестапистами. Гестапо очень интересовалось моими убеждениями, генералы весьма поверхностно интересовались моими впечатлениями, профессора не интересовались вовсе ничем: они и сами всё знали».

Из СССР в… СССР

Очень быстро писателя охватил ужас, так как, бежав из СССР, он попал в… СССР. Солоневич пишет: «Да, собственно, нового ничего: наша железная единая коммунистическая партия – наша железная единая национал-социалистическая партия. Наша единственно научная марксистская философия – наша единственно научная расистская философия. Наш непогрешимый Сталин – наш непогрешимый Гитлер. У нас пятилетний план – у нас четырёхлетний план. На страже плана ОГПУ-НКВД – на страже нашего плана ГЕСТАПО и SS. У нас ВЦСПС (совет профсоюзов) – у нас Арбейтсфронт. У нас женотдел – у нас фрауеншахт, у нас комсомол – у нас гитлерюгенд. Долой капиталистов! Долой плутократов! Будущее за нами! Будущее за нами! Да здравствует Сталин! Да здравствует Гитлер! Ура! Ура! Ура! Вперёд на капиталистический Лондон – по дороге через Берлин! Вперёд на плутократический Лондон – по дороге через Москву!»…

Были, конечно, и отличия: «Берлин резал евреев – Москва резала троцкистов. Москва окончательно ограбила буржуев, а в Берлине буржуи ещё не догадались о том, что они уже ограблены. Красных генералов было расстреляно намного больше, чем коричневых, а русских "пролетариев" в сотни раз больше, чем немецких. Основная разница всё-таки в том, что немец повиновался – и расстреливать его было, собственно, не для чего. Русский трудящийся ведёт войну вот уже тридцать лет, и расстреливать пришлось по необходимости. И ещё, в том, что русский социализм пришёл к победе на шестнадцать лет раньше немецкого. Впрочем, Берлин судорожно старался эти шестнадцать лет наверстать: "догнать и перегнать" совсем, как Сталин собирался догонять и перегонять Америку».

Почему Солоневич не стал власовцем?

Солоневич, который до приезда в Германию, как и многие русские эмигранты, возлагал, повторим, на немцев надежду, что они могут помочь России освободиться от коммунистической власти, в течение двух месяцев понял: из этого ничего не выйдет.

По причине расистских замашек немцы не только не смогут победить коммунистическую Россию, но и заставят русский народ примириться с большевиками: «Если Германия Третьего рейха попытается реализовать философию Гегеля – Моммзена – Ницше и Розенберга, то каждый русский мужик сделает то же, что сделали вы и я сам: начнёт истреблять немцев из-за каждого куста».

Солоневич писал, что французская армия Наполеона – «с поправкой на эпоху – была никак не хуже германской армии 1938 года», и он, разбив русскую армию у Смоленска и Бородино, «продержался шесть месяцев». А сколько продержится Гитлер?

«Принимая во внимание состояние гражданской войны в России – хронической гражданской войны в течение почти четверти века, – бездарности советского правительственного аппарата, всеобщего разорения страны, выжидательной стратегии союзников, можно было рассчитывать года на два, на три, – писал Солоневич. – Но разгром был неизбежен абсолютно. На все полтораста процентов. Никакие Клаузевицы и «тигры» тут ничему бы не помогли».

Понимание этого имело практические последствия:

В Германии мои дела пошли довольно плохо. Германское правительство, после некоторых обоюдных разочарований, запретило продажу моих книг. Попытки сбежать в Америку не удались. Иностранные гонорары оказались отрезанными войной. Мне и моей семье глядел в глаза наш старый социалистический знакомый: голод.

Это, впрочем, не мешало немцам без ведома автора – и без всяких гонораров – публиковать его книги на временно оккупированной советской территории, так как ничего более честного они сами написать не могли. Это происходило в то время, когда Солоневич в меморандуме Гитлеру предупредил, что Россия его разобьёт, а в частных разговорах ещё и добавлял, что повесит.

В созданной Солоневичем и публиковавшейся в 1948-1949 годах уже в Аргентине русской газете «Наша страна», которая существует до сих пор, и в его книге «Так что же было в Германии?» тоже содержится много интересных подробностей насчёт того, почему писатель не был власовцем.

Оказывается, его прямо критиковали за то, что он им не был: «Новая эмиграция, пришедшая сюда с востока, и письменно и, ещё более, устно упрекает меня именно в том, что ни на какой восток мы не пошли, что ни с немцами, ни даже с Власовым мы работать не стали и что вообще я, так сказать, изменил своим принципам… Вот, проповедовал человек непримиримость до конца, а когда конец Советам подходил к их самой глотке, поджал хвост и замолчал».

Солоневич отвечает своим критикам – эти упрёки объясняются «полным незнанием внутригерманской обстановки в годы войны и перед ней», а «замолчал» он по двум причинам. Во-первых, Германии было в принципе невозможно помочь. Во-вторых, и это самое главное, он не собирался помогать ей в истребительной войне против России, хотя бы и коммунистической.

А он предупреждал

«Гитлер "вздёрнул на дыбы" против себя весь мир: и западные демократии, и восточное славянство, и католицизм, и еврейство, и "международный капитал", и интернациональных социалистов, и своих собственных генералов, и свою тоже собственную протестантскую церковь – какие шансы были у Гитлера выиграть бой против всего мира? – задаёт резонный вопрос Солоневич. – …Германия Гитлера шла на самоубийство. И мы ей сказали: ну что же, скатертью дорога!»

«Поражение Германии, – повторяет Солоневич, – я считал неизбежным при всяких мало-мальски мыслимых обстоятельствах». Крах Гитлера, по словам писателя, был неминуем ещё и потому, что «Германия проектировала такую "новую организацию Европы", может быть и всего мира, которая никого, кроме немцев, не устраивала» и подняла бы против них всё человечество со всеми вытекающими отсюда нехорошими последствиями.

В этом писатель много раз пытался убедить своих собеседников в Германии. Те предлагали ему продолжить спор – в Москве или на Урале. Для немцев всё было ясно и просто: «военная прогулка, потом колонизация, потом то ли истребление, то ли выселение обломовых куда-то к Байкалу и, наконец, наступление германской эры в мировой истории».

«Об этих разговорах, – продолжает Солоневич, – у меня записаны сотни страниц. Были вещи истинно невероятные: крупный инженер Грефе приходит ко мне и с выражением крайнего беспокойства пытается навести у меня, как у, так сказать, эксперта по русским делам, справку, насколько реален план истребления шестидесяти миллионов в Европейской России. Он, инженер Грефе, хотя и партиец, боится, что этого плана выполнить не удастся, – как думаю по этому поводу я?.. Инженер Грефе даже и не понимал, как я, русский, воспринял столь человеколюбивые планы Третьего рейха. И таких сцен были десятки… Разговор с генералом Кейтелем. Та же великолепная уверенность в великолепном будущем. Те же разговоры о военной прогулке. Мои доводы о партизанской войне господин Кейтель отметает, как детский вздор: при русской сети железных дорог, при современной технике, при отсталости русского солдата и прочее и прочее – какая тут может быть партизанская война?»

Солоневич при этом объективно отмечает, что «немецкий мужик – как и русский мужик – смотрел на развивающиеся события с недоверием, с ужасом, иногда с отвращением». В отличие от интеллигенции, «которая была чем "образованнее", тем безумнее», и генералов.

«Они, простолюдины, конечно, воевали: раз уж война, то ничего не поделаешь. Они, конечно, хотели победы. Но в эту победу они верили мало или не верили вовсе. Иногда даже боялись победы: вот захватит Гитлер Россию и пошлёт его, Майера, каким-то "вербауэром" куда-то к чёрту на кулички, и на этих чёртовых куличках Иван его, Майера, рано или поздно всё-таки пристрелит», – отмечает писатель.

Подготовку Германией агрессивной войны на востоке, по словам Солоневича, отмечали многие русские, оказавшиеся в этой стране между двумя мировыми войнами, они «видели и знали, что дело идёт об уничтожении России и русского народа». Солоневич считает, что «генерал А. А. Власов этого не знал», как и он сам до приезда в Германию, а «генерал П. Н. Краснов это знал».

Писатель, повторим, сделал всё для того, чтобы убедить политическое и военное руководство Третьего рейха изменить эту самоубийственную политику. Но тщетно. Сотрудничать в её проведении с немцами он, естественно, не мог, поэтому отверг предлагавшийся ему крупный пост в администрации оккупированной немцами Белоруссии. В октябре 1941 года Солоневичу было предписано в трёхдневный срок покинуть Берлин и поселиться в Померании. В ссылке ему было запрещено заниматься политической деятельностью, в том числе журналистикой.

Солоневич и Власов. В чём разница?

К предателю Власову у Солоневича, который лично встречался с генералом и пытался, но безуспешно ему объяснить то, о чём говорилось выше, – сложное отношение. Он ставит ему в заслугу, что власовские части – в отличие от многочисленных других навербованных в СССР – не выполняли у немцев «карательные функции», и «там было очень патриотическое и вовсе не пронемецкое настроение». Однако Солоневичу не нравился дух советчины во Власове и в его подчинённых, особенно у его правой руки – бывшего бригадного комиссара и самозваного генерал-лейтенанта Жиленкова, которого писатель подозревал в работе на НКВД.

Солоневич тонко подметил эти особенности власовщины, что подтвердилось, когда перед приходом Красной армии восставшую в конце войны против нацистов Прагу освободили от немцев вначале власовцы, 1-я дивизия РОА…

Несмотря на то что на бумаге власовская армия была создана для «освобождения России от коммунизма», преобладающее общественно-политическое настроение в ней было, согласно многочисленным свидетельствам, вполне социалистическим, так как её ядро состояло из советских военнопленных. Эти люди в массе своей считали, что плохи не СССР и советская власть как таковые, а то, во что их превратил Сталин. Народного монархизма Солоневича они совершенно не разделяли.

Поэтому быть власовцем Солоневич, как видим, никак не мог. По двум главным причинам. Во-первых, потому что власовцы, независимо от отношения к немцам и планов на будущее, воевали против Родины, на стороне желавшей её погибели Германии. Во-вторых, потому что они были ему чужды по духу.

Таким образом, обвинять Солоневича в том, что он «власовец» или «прихвостень Гитлера», могут только те, кто по меньшей мере совершенно не знает истории. И никакие ссылки на отдельные появлявшиеся под его именем в Германии статьи в стиле «гитлеровской пропаганды» не могут этого опровергнуть – в отличие от жизни, судьбы писателя и его книг, имеющихся сегодня в свободном доступе.

источник